Неточные совпадения
Анна Андреевна. Послушай, Осип, а какие глаза
больше всего нравятся твоему
барину?
Несмотря на то, что снаружи еще доделывали карнизы и в нижнем этаже красили, в верхнем уже почти всё было отделано. Пройдя по широкой чугунной лестнице на площадку, они вошли в первую
большую комнату. Стены были оштукатурены под мрамор, огромные цельные окна были уже вставлены, только паркетный пол был еще не кончен, и столяры, строгавшие поднятый квадрат, оставили работу, чтобы, сняв тесемки, придерживавшие их волоса, поздороваться с
господами.
Вронский снял с своей головы мягкую с
большими полями шляпу и отер платком потный лоб и отпущенные до половины ушей волосы, зачесанные назад и закрывавшие его лысину. И, взглянув рассеянно на стоявшего еще и приглядывавшегося к нему
господина, он хотел пройти.
Так как никто не обращал на него внимания и он, казалось, никому не был нужен, он потихоньку направился в маленькую залу, где закусывали, и почувствовал
большое облегчение, опять увидав лакеев. Старичок-лакей предложил ему покушать, и Левин согласился. Съев котлетку с фасолью и поговорив с лакеем о прежних
господах, Левин, не желая входить в залу, где ему было так неприятно, пошел пройтись на хоры.
— Что делать! Наша должность такая. У
господ покойнее; зато расчетов здесь
больше.
— Поэтому для обрусения инородцев есть одно средство — выводить как можно
больше детей. Вот мы с братом хуже всех действуем. А вы,
господа женатые люди, в особенности вы, Степан Аркадьич, действуете вполне патриотически; у вас сколько? — обратился он, ласково улыбаясь хозяину и подставляя ему крошечную рюмочку.
— А вот что! — сказал
барин, очутившийся на берегу вместе с коропами и карасями, которые бились у ног его и прыгали на аршин от земли. — Это ничего, на это не глядите; а вот штука, вон где!.. А покажите-ка, Фома
Большой, осетра. — Два здоровых мужика вытащили из кадушки какое-то чудовище. — Каков князек? из реки зашел!
Для него решительно ничего не значат все
господа большой руки, живущие в Петербурге и Москве, проводящие время в обдумывании, что бы такое поесть завтра и какой бы обед сочинить на послезавтра, и принимающиеся за этот обед не иначе, как отправивши прежде в рот пилюлю; глотающие устерс, [Устерс — устриц.] морских пауков и прочих чуд, а потом отправляющиеся в Карлсбад или на Кавказ.
Гораздо легче изображать характеры
большого размера: там просто бросай краски со всей руки на полотно, черные палящие глаза, нависшие брови, перерезанный морщиною лоб, перекинутый через плечо черный или алый, как огонь, плащ — и портрет готов; но вот эти все
господа, которых много на свете, которые с вида очень похожи между собою, а между тем как приглядишься, увидишь много самых неуловимых особенностей, — эти
господа страшно трудны для портретов.
Не один
господин большой руки пожертвовал бы сию же минуту половину душ крестьян и половину имений, заложенных и незаложенных, со всеми улучшениями на иностранную и русскую ногу, с тем только, чтобы иметь такой желудок, какой имеет
господин средней руки; но то беда, что ни за какие деньги, нижé имения, с улучшениями и без улучшений, нельзя приобресть такого желудка, какой бывает у
господина средней руки.
Барин тут же велел Петрушке выдвинуть из-под кровати чемодан, покрывшийся уже порядочно пылью, и принялся укладывать вместе с ним, без
большого разбора, чулки, рубашки, белье мытое и немытое, сапожные колодки, календарь…
Проходивший поп снял шляпу, несколько мальчишек в замаранных рубашках протянули руки, приговаривая: «
Барин, подай сиротинке!» Кучер, заметивши, что один из них был
большой охотник становиться на запятки, хлыснул его кнутом, и бричка пошла прыгать по камням.
— А! вот что! — сказал папа. — Почем же он знает, что я хочу наказывать этого охотника? Ты знаешь, я вообще не
большой охотник до этих
господ, — продолжал он по-французски, — но этот особенно мне не нравится и должен быть…
— Нет, не нужно, — сказал учитель, укладывая карандаши и рейсфедер в задвижной ящичек, — теперь прекрасно, и вы
больше не прикасайтесь. Ну, а вы, Николенька, — прибавил он, вставая и продолжая искоса смотреть на турка, — откройте наконец нам ваш секрет, что вы поднесете бабушке? Право, лучше было бы тоже головку. Прощайте,
господа, — сказал он, взял шляпу, билетик и вышел.
Но вошедший
господин мало-помалу стал возбуждать в нем все
больше и
больше внимания, потом недоумения, потом недоверчивости и даже как будто боязни.
Потом, уже достигнув зрелого возраста, прочла она несколько книг содержания романтического, да недавно еще, через посредство
господина Лебезятникова, одну книжку «Физиологию» Льюиса [«Физиология» Льюиса — книга английского философа и физиолога Д. Г. Льюиса «Физиология обыденной жизни», в которой популярно излагались естественно-научные идеи.] — изволите знать-с? — с
большим интересом прочла, и даже нам отрывочно вслух сообщала: вот и все ее просвещение.
Я по делам гонцом у
барина большого...
И уж,
господа, пожалуйста, не ссорьтесь
больше. Я женщина мирного характера; я люблю, чтоб все дружно было, согласно.
Робинзон. Ну вот, изволите слышать, опять бургонского! Спасите, погибаю! Серж, пожалей хоть ты меня! Ведь я в цвете лет,
господа, я подаю
большие надежды. За что ж искусство должно лишиться…
Гаврило, ты этому
барину больше одной рюмки не давай; он характера непокойного.
— А то здесь другой доктор приезжает к больному, — продолжал с каким-то отчаяньем Василий Иванович, — а больной уже ad patres; [Отправился к праотцам (лат.).] человек и не пускает доктора, говорит: теперь
больше не надо. Тот этого не ожидал, сконфузился и спрашивает: «Что,
барин перед смертью икал?» — «Икали-с». — «И много икал?» — «Много». — «А, ну — это хорошо», — да и верть назад. Ха-ха-ха!
Неожиданный поступок Павла Петровича запугал всех людей в доме, а ее
больше всех; один Прокофьич не смутился и толковал, что и в его время
господа дирывались, «только благородные
господа между собою, а этаких прощелыг они бы за грубость на конюшне отодрать велели».
Направо от Самгина сидели, солидно кушая, трое: широкоплечая дама с коротенькой шеей в жирных складках, отлично причесанный, с подкрученными усиками, студент в пенсне, очень похожий на переодетого парикмахера, и круглолицый
барин с орденом на шее, с
большими глазами в синеватых мешках; медленно и обиженно он рассказывал...
Думает
господь большие думы,
Смотрит вниз — внизу земля вертится,
Кубарем вертится черный шарик,
Черт его железной цепью хлещет.
— Благодару вам! — откликнулся Депсамес, и было уже совершенно ясно, что он нарочито исказил слова, — еще раз это не согласовалось с его изуродованным лицом, седыми волосами. —
Господин Брагин знает сионизм как милую шутку: сионизм — это когда один еврей посылает другого еврея в Палестину на деньги третьего еврея. Многие любят шутить
больше, чем думать…
— Де Лярош-Фуко, — объяснял Бердников, сняв шляпу, прикрывая ею лицо. — Маркиза или графиня… что-то в этом роде. Моралистка. Ханжа. Старуха — тоже аристократка, — как ее? Забыл фамилию… Бульон, котильон… Крильон? Деловая, острозубая, с когтями, с
большим весом в промышленных кругах, черт ее… Филантропит… Нищих подкармливает… Вы,
господин Самгин, моралист? — спросил он, наваливаясь на Самгина.
— За наше благополучие! — взвизгнул Лютов, подняв стакан, и затем сказал, иронически утешая: — Да, да, — рабочее движение возбуждает
большие надежды у некоторой части интеллигенции, которая хочет… ну, я не знаю, чего она хочет! Вот
господин Зубатов, тоже интеллигент, он явно хочет, чтоб рабочие дрались с хозяевами, а царя — не трогали. Это — политика! Это — марксист! Будущий вождь интеллигенции…
— Не моя, — ответил человек, отдуваясь, и заговорил громко, словами, которые как бы усмехались: — Сотенку ухлопали, если не
больше. Что же это значит,
господа, а? Что же эта… война с народонаселением означает?
Интересна была она своим знанием веселой жизни людей «
большого света», офицеров гвардии, крупных бюрократов, банкиров. Она обладала неиссякаемым количеством фактов, анекдотов, сплетен и рассказывала все это с насмешливостью бывшей прислуги богатых
господ, — прислуги, которая сама разбогатела и вспоминает о дураках.
Бальзаминова. Какой странный сон! Уж очень прямо; так что-то даже неловко: «Я вас люблю и обожаю»… Хорошо, как так и наяву выдет, а то ведь сны-то
больше всё наоборот выходят. Если бы она ему сказала: «
Господин Бальзаминов, я вас не люблю и вашего знакомства не желаю», — это было бы гораздо лучше.
Обломов с упреком поглядел на него, покачал головой и вздохнул, а Захар равнодушно поглядел в окно и тоже вздохнул.
Барин, кажется, думал: «Ну, брат, ты еще
больше Обломов, нежели я сам», а Захар чуть ли не подумал: «Врешь! ты только мастер говорить мудреные да жалкие слова, а до пыли и до паутины тебе и дела нет».
— А! Ты платье мое драть! — закричал Захар, вытаскивая еще
больше рубашки наружу. — Постой, я покажу
барину! Вот, братцы, посмотрите, что он сделал: платье мне разорвал!..
— Брось сковороду, пошла к
барину! — сказал он Анисье, указав ей
большим пальцем на дверь. Анисья передала сковороду Акулине, выдернула из-за пояса подол, ударила ладонями по бедрам и, утерев указательным пальцем нос, пошла к
барину. Она в пять минут успокоила Илью Ильича, сказав ему, что никто о свадьбе ничего не говорил: вот побожиться не грех и даже образ со стены снять, и что она в первый раз об этом слышит; говорили, напротив, совсем другое, что барон, слышь, сватался за барышню…
Старинный Калеб умрет скорее, как отлично выдрессированная охотничья собака, над съестным, которое ему поручат, нежели тронет; а этот так и выглядывает, как бы съесть и выпить и то, чего не поручают; тот заботился только о том, чтоб
барин кушал
больше, и тосковал, когда он не кушает; а этот тоскует, когда
барин съедает дотла все, что ни положит на тарелку.
Он за обедом подавал первому Обломову и ни за что не соглашался подать какому-то
господину с
большим крестом на шее.
Однажды, около полудня, шли по деревянным тротуарам на Выборгской стороне два
господина; сзади их тихо ехала коляска. Один из них был Штольц, другой — его приятель, литератор, полный, с апатическим лицом, задумчивыми, как будто сонными глазами. Они поравнялись с церковью; обедня кончилась, и народ повалил на улицу; впереди всех нищие. Коллекция их была
большая и разнообразная.
Однажды они вдвоем откуда-то возвращались лениво, молча, и только стали переходить
большую дорогу, навстречу им бежало облако пыли, и в облаке мчалась коляска, в коляске сидела Сонечка с мужем, еще какой-то
господин, еще какая-то госпожа…
Гордость его страдала, и он мрачно обращался с женой. Когда же, однако, случалось, что Илья Ильич спрашивал какую-нибудь вещь, а вещи не оказывалось или она оказывалась разбитою, и вообще, когда случался беспорядок в доме и над головой Захара собиралась гроза, сопровождаемая «жалкими словами», Захар мигал Анисье, кивал головой на кабинет
барина и, указывая туда
большим пальцем, повелительным шепотом говорил: «Поди ты к
барину: что ему там нужно?»
На конюшне двадцать лошадей: одни в карету барыни, другие в коляску
барину; то для парных дрожек, то в одиночку, то для
большой коляски — детей катать, то воду возить; верховые для старшего сына, клеппер для младших и, наконец, лошачок для четырехлетнего.
— Да, вы правы, я такой друг ей… Не забывайте,
господин Волохов, — прибавил он, — что вы говорите не с Тушиным теперь, а с женщиной. Я стал в ее положение и не выйду из него, что бы вы ни сказали. Я думал, что и для вас довольно ее желания, чтобы вы не беспокоили ее
больше. Она только что поправляется от серьезной болезни…
Два
господина сидели в небрежно убранной квартире в Петербурге, на одной из
больших улиц. Одному было около тридцати пяти, а другому около сорока пяти лет.
—
Господа, — дрожал я весь, — я мою идею вам не скажу ни за что, но я вас, напротив, с вашей же точки спрошу, — не думайте, что с моей, потому что я, может быть, в тысячу раз
больше люблю человечество, чем вы все, вместе взятые!
Барин был важный,
большой генерал, и
большую псовую охоту содержал, и я многие годы при нем выжил тогда в ловчих.
А виновен в сем деле Богу всех
больше я; ибо, хоть и
господин мой были, но все же не должен был я слабости сей попустить.
Этого
господина я потом узнал гораздо
больше и ближе, а потому поневоле представляю его теперь уже более зазнамо, чем тогда, когда он отворил дверь и вошел в комнату.
Я, может быть, лично и других идей, и захочу служить человечеству, и буду, и, может быть, в десять раз
больше буду, чем все проповедники; но только я хочу, чтобы с меня этого никто не смел требовать, заставлять меня, как
господина Крафта; моя полная свобода, если я даже и пальца не подыму.
Ну так вот, прошлого лета, в Петровки, зашел я опять в ту пустынь — привел
Господь — и вижу, в келии его стоит эта самая вещь — микроскоп, — за
большие деньги из-за границы выписал.
— Что,
барин? Что пьем-то мы? Как работаем — никто не видит, а вот как пьем — все видят. Заработал — и пью и супругу потчую. И
больше никаких.
Больше всего народа было около залы гражданского отделения, в которой шло то дело, о котором говорил представительный
господин присяжным, охотник до судейских дел.
Верите ли,
господа, не то, не то меня мучило
больше всего в эту ночь, что я старика слугу убил и что грозила Сибирь, и еще когда? — когда увенчалась любовь моя и небо открылось мне снова!